С. В. Мазов
(г. Москва)

“РАСИЗМ ПО-РУССКИ”?
АФРИКАНСКИЕ СТУДЕНТЫ В СССР
в 1960 г.

Драматические события последнего десятилетия – распад СССР, войны в Чечне, рост сепаратистских настроений в постсоветской России, этнополитические конфликты в СНГ – заставили коренным образом пересмотреть наши представления о межнациональных отношениях. Пока этот процесс не затронул расовый вопрос. Его существование в нашей стране отрицалось в эпоху советского официального интернационализма, не признан он актуальным и в сегодняшней России, когда в мире все чаще звучат голоса о том, что расизм (как “белый” так и “черный”) является одной из наиболее трудноразрешимых проблем, с которой человечество войдет в грядущее столетие.

Взять хотя бы отечественные публикации о конфликтах на расовой почве. В лучшем случае это немного сочувственные статьи, написанные на основе интервью с живущими в России африканцами, которые рассказывают о своих проблемах. Проблемы эти известны: произвол и вымогательство милиции, нападения бритоголовых молодчиков и просто хулиганствующих подростков, пренебрежительное отношение в магазинах, косые взгляды на улице и в общественном транспорте, оскорбительные обывательские стереотипы вроде: “негры ходят голыми и живут на пальмах”. Большинство же журналистов больше интересуют не африканцы, а проблемы, которые они создают российским властям. Чаще всего герои телерепортажей и публикаций об африканцах в России – это наркоторговцы, беженцы-нелегалы, заключенные. Вольно или невольно создается образ тотально криминализированной и вредоносной общности.

Все это происходит на фоне ухода России из Африки под заклинания о том, что она нас “объедала” и “обирала”, а наработанный десятилетиями капитал симпатий и признательности африканцев к нашей стране быстро тает.

Исследователь, который задастся целью объективно разобраться в положении африканских студентов в СССР на основе опубликованных материалов, окажется в затруднительном положении. Это была одна из горячих тем в идеологической конфронтации между участниками холодной войны, которые освещали ее с предельно политизированных позиций. Советская пропаганда последовательно создавала образ студента-африканца, который пытливо овладевает знаниями, хорошо материально обеспечен, не знает что такое расовая дискриминация, восхищен достижениями страны Советов и благодарен ей за заботу. С не меньшим упорством западные средства массовой информации изображали жизнь африканцев сплошным кошмаром: постоянные проявления расизма, плохие материальные и жилищные условия, “промывка мозгов” марксизмом-ленинизмом, преследования за нелояльность к советскому строю, слежка и провокации спецслужб.

Я обнаружил в Центре хранения современной документации до недавних пор секретные документы, где содержится предназначенная для ЦК КПСС разносторонняя и достоверная информация об учившихся в СССР иностранных студентах, в том числе и из Африки. Они позволяют воссоздать объективную и панорамную картину жизни африканских студентов в Советском Союзе, их взаимоотношения с советскими сверстниками и властными инстанциями.

Расовая проблема в России всегда была политической, даже когда этой проблемы не существовало. Для огромного большинства советских людей африканец, как и иностранец вообще, не был реальным лицом, отношение к которому складывается в результате непосредственного контакта. Образ темнокожего иностранца формировался литературой и пропагандой. В советской литературе 1920-50-х годов “иностранец-чужой” – это всегда белый и часто толстый (в книгах для детей) мужчина. Обычно он житель Западной Европы или Америки, всегда классовый враг-угнетатель, наделенный лишь такими человеческими качествами, которые позволяют считать его “буржуем”. Образа плохого черного в советской литературе этого периода, когда до изобретения политкорректности было еще очень далеко, вы не найдете. Темный цвет кожи – это гарантия положительности. Черный иностранец – это “иностранец-свой”, социально близкий и наделенный всяческими достоинствами. А если он находится в Советском Союзе, то уже свой в доску, платящий советским людям за любовь и сочувствие той же монетой. Хотя сочувствие было патерналистским, но все же искренним.¹ Прибавьте к этому образ африканца, который тиражировали советские СМИ – простодушного, добродетельного и бескорыстного борца против колониализма и империализма – и вы получите представление о том, чего ждал от учившихся в Советском Союзе африканцев обычный советский человек.

Первое массовое появление африканцев в СССР произошло во время VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов, проходившего в Москве летом 1957 г. Тогда они были диковинными гостями с далекого и загадочного континента и пользовались всеобщим вниманием и расположением. По данным Министерства высшего и среднего специального образования на 1 января 1961 г. в Советском Союзе училось 527 (в том числе 209 – в Москве) студентов из Африки южнее Сахары.² В отличие от гостей фестиваля они влились в будничную жизнь и испытывали на себе не только положительные эмоции окружающих.

17 марта 1960 г. Исполком организации “Союза студентов из Черной Африки в СССР” направил на имя тогдашнего советского лидера Н.С. Хрущева письмо, где, в частности, говорилось: “Нам кажется, что для энергичного предотвращения явлений, которые нам бы не хотелось называть “расовой дискриминацией”, правительству этой страны следует принять меры по недопущению повторения инцидентов, которые угрожают будущему наших отношений. <...> Подобно многим африканским студентам в других частях земного шара, мы приехали в эту страну учиться, а не как беженцы. Поэтому мы вправе ожидать к себе нормального человеческого отношения, на которое может рассчитывать каждый гражданин этой страны”.³

Пафос письма не соответствовал приведенным в нем фактам о “расовой дискриминации”. На самом деле речь шла о мелких бытовых инцидентах, наиболее серьезным из которых было “избиение русскими студентами в здании МГУ студента из Сомали только за то, что он танцевал с русской девушкой”.⁴ Несколько высокопоставленных комиссий занимавшихся проверкой письма установили, что имело место не избиение сомалийского студента, а драка между ним и советским студентом, которую спровоцировал сомалиец, прилюдно плюнув в лицо русской девушке на вечере в МГУ за то, что она отказалась с ним танцевать.⁵

Более серьезные эксцессы происходили в провинции. В октябре 1960 г. начальник Политуправления Туркестанского военного округа генерал-майор Н.С.Демин сообщил в ЦК Компартии Киргизии и своему непосредственному начальнику генералу армии Ф.И.Голикову о “недостойном поведении и хулиганских выходках” по отношению к курсантам из Гвинеи, которые обучались на Центральных курсах по подготовке и усовершенствованию авиационных кадров Министерства обороны в г. Фрунзе, Киргизия. Там на гвинейцев, появлявшихся в общественных местах с местными девушками, совершались немотивированные нападения, один курсант был ранен ножом. Нападавший был задержан и привлечен к уголовной ответственности, но если обходилось без крови (обычно девушкам “советовали” с “черными” больше не встречаться, а у гвинейцев отбирали деньги), то милиция не вмешивалась. Больше того, как писал Демин, “милиционеры, дружинники, комсомольские активисты на глазах у жителей города задерживали девушек, беседовавших с гвинейцами”.⁶

Помимо проявлений расизма на бытовой почве происходили недоразумения, порожденные незнанием элементарных вещей о психологии, обычаях, верованиях африканцев. Демин сообщал, что “комсомольский пост г. Фрунзе выпустил номер сатирической газеты, где на первом плане среди пьяной компании были помещены два гвинейских слушателя (хотя известно, что негры спиртные напитки не употребляют). Несмотря на неоднократные просьбы представителей командования летной школы снять газету, она долгое время висела на стенде в городе”. Получалось, что начальник Политуправления, органа для работы с личным составом, признавший, что “отдельные работники городской милиции ущемляют чувство национального достоинства гвинейских курсантов”, не знал, что не пьют они не потому что “негры”, а потому что мусульмане.⁷

Незнание, конечно, было обоюдным. Африканцам было невдомек, что нормальные по привычной им шкале ценностей и этическим нормам поступки могли вызвать раздражение, а то и гнев советских людей. Демин считал главной задачей политработников “усилить воспитательную работу с иностранными слушателями, разъяснять им советскую национальную политику, нормы поведения в городе, принципы социалистической морали и советского законодательства”.⁸

То, что происходило с африканцами и в Москве и во Фрунзе, не свидетельствовало о том, что в СССР существовал расизм с каким-то национальным окрасом. Бытовой расизм, особенно на почве взаимоотношения полов, эксцессы из-за взаимного непонимания – это универсальные издержки начала контактного взаимодействия разных цивилизаций.

Интересной и показательной была реакция должностных лиц, которым ЦК поручил расследовать инциденты с участием африканцев. По письму Союза студентов Черной Африки в СССР в ЦК поступило два обстоятельных доклада. Первый был подписан секретарем Московского Горкома КПСС В.И. Устиновым и министром высшего и среднего образования В.П. Елютиным, второй – председателем КГБ А.Н.Шелепиным. После того как копия донесения Демина была направлена в ЦК, туда послал записку и первый секретарь ЦК Компартии Киргизии И.Раззаков.

Все они были согласны в том, что никакого расизма в стране пролетарского интернационализма нет и быть не может, а главные виновники случившегося – агенты иностранных спецслужб и классово чуждые элементы среди африканских студентов.

По версии КГБ, председатель исполкома Союза студентов Черной Африки в СССР студент из Гвинеи Кхила Дийс только подписал письмо, а его истинными авторами, докладывал Шелепин, являлись “студенты-негры, <...> подозреваемые в причастности к иностранным разведорганам. Все они враждебно относятся к Советскому Союзу, неоднократно подстрекали других студентов из африканских стран к провокационным действиям”.⁹

Устинов и Елютин тоже считали письмо провокацией и сообщали, что инцидент в МГУ “определенные лица пытались использовать для дискредитации национальной политики Советского Союза и мер по привлечению на учебу в СССР студентов из африканских стран, о чем свидетельствует факт передачи копии письма одному из корреспондентов американского телеграфного агентства (передача этого документа за границу была задержана цензурой)”.¹⁰

Раззаков, признав “единичные случаи <...> недружественного отношения и хулиганских выпадов по отношению к гвинейским курсантам”, счел необходимым информировать, “что некоторые слушатели летной школы из числа иностранцев в общении с советской молодежью ведут себя развязно и недостойно, оказывают вредное влияние на отсталую ее часть, вследствие чего имеют место случаи, когда молодые девушки становятся на путь разврата и ведут паразитический образ жизни”.¹¹

Не отставала от высоких начальников и администрация МГУ, которая считала, что среди африканских студентов есть лица с неподобающим для студентов советских вузов социальным положением и моральным обликом. Начальник иностранного отдела университета Б.С.Никифоров писал в Министерство иностранных дел: “На наш взгляд подбор некоторых студентов на учебу в Московский университет из стран Африки неудачен. Некоторые из этих студентов, выходцы из феодальной и купеческой знати своей страны, приезжали в Советский Союз не непосредственно из своих стран, а из стран Западной Европы и Америки, где они учились в различных учебных заведениях, и в значительной степени развращены буржуазными нравами”. Никифорова насторожили такие сведения о некоторых студентах из Африки, как “постоянный контакт с английским и американским посольствами”, служба в военно-морском флоте Канады и т.п.¹²

Все это можно было бы считать нормальной реакцией бюрократов, заботящихся прежде всего о чести мундира и благополучии собственного ведомства, если бы не ... цвет кожи этих вражеских агентов и классово чуждых элементов. Совершенно секретные записки в ЦК – это, конечно, не тот жанр, где соблюдаются пропагандистские клише, но все равно контраст с массовым образом африканцев разителен. Перечисленные выше должностные лица, практики и реалисты, отнесли часть африканцев к иностранцам-”чужим”, которые в советских книгах как раз и были богатеями или шпионами, т.е. оценивали их с позиций классового подхода, что было нормальным для советского менталитета и политической культуры. При всех издержках этого подхода в нем не было ничего от идентификации по расовому признаку. Если раньше черный цвет кожи был признаком “своего”, то теперь африканцев уравняли с белой и другими расами, тоже делили их по личностным качествам и материальному положению на социально близких и чуждых.

В советской пропаганде этот подход не находил отражения еще лет двадцать, а вот в массовым сознании он начал утверждаться после первых контактов с африканцами. В 1960 г. в МГУ распространялись машинописные листки, где про африканских студентов, в частности, говорилось, что прибыли они из бедных стран, а живут лучше, чем иные советские студенты, и ведут себя нескромно.¹³ Во Фрунзе таксисты вымогали у гвинейских курсантов дополнительную плату, как у какого-нибудь белого буржуя, мистера Твистера.¹⁴

Принятые властями меры тоже были весьма показательны. Участники драки в МГУ, советский и сомалийский студенты, отделались выговорами, а были исключены из советских вузов (формально за неуспеваемость) те три студента (угандиец, нигериец и тоголезец), которых Шелепин назвал в своем докладе в ЦК в числе “враждебно настроенных к Советскому Союзу” истинных авторов письма Хрущеву.¹⁵

В 1960 г. были разработаны и долгосрочные меры, которые были продиктованы стремлением советского руководства выиграть у Запада борьбу за умы молодых жителей Африки, ставшей в конце 1950-х годов новым, и как многим в Кремле казалось, проигрышным для империализма фронтом “холодной войны”.

В долгосрочных мерах прослеживаются те же два подхода, которые столкнулись при создании Института Африки в Академии наук СССР.¹⁶ Первый подход, научно-прагматический, нашел отражение в секретном постановлении ЦК КПСС от 20 января 1960 г. “О расширении культурных и общественных связей с негритянскими народами Африки и усилении влияния Советского Союза на эти народы”. Оно, в частности, обязывало Министерство высшего и среднего специального образования СССР:

“а) совместно с МИД СССР и Президиумом Академии наук СССР определить потребность в кадрах африканистов и организовать стажировку африканистов в учебных заведениях и научных центрах стран Африки, практикуя также прикомандирование стажеров к советским посольствам в странах Африки. Обратить особое внимание на изучение стажерами языков суахили, амхарского, хауса и др. Принять меры к расширению контингента обучающихся кадров африканистов в Ленинградском университете и привлечь для работы в этом университете из-за границы соответствующих специалистов по языкам африканских народов;

б) принять меры к налаживанию связей соответствующих советских учебных заведений с университетами и колледжами негритянских стран Африки. Совместно с АН СССР организовать обмен учеными с университетами и колледжами Эфиопии, Гвинеи, Ганы, Либерии, Нигерии, Судана, пригласив в 1960 году группу молодых африканских ученых для длительной работы в Институте Африки”.¹⁷

Понятно, что будь эти планы в полном объеме реализованы, эксцессов на почве взаимного непонимания между отечественными и африканскими студентами было бы значительно меньше.

Вторую линию, политико-идеологическую, олицетворяли два документа – секретный приказ министра высшего и среднего специального образования от 30 июня 1960 г. “О воспитательной работе среди студентов и аспирантов, прибывших на обучение в СССР из слаборазвитых в экономическом отношении капиталистических стран” и тоже секретное постановление ЦК КПСС от 3 ноября 1960 г. “О мерах по улучшению работы среди студентов, аспирантов и стажеров стран Азии, Африки, Латинской Америки и некоторых стран Запада, обучающихся в высших учебных заведениях СССР”. Их суть выражена в одной фразе из второго документа: “ЦК КПСС обязывает партийные, комсомольские, профсоюзные организации и руководителей вузов повседневно заниматься вопросами обучения, воспитания и быта иностранных студентов, аспирантов и стажеров с тем, чтобы они вышли из советских высших учебных заведений не только высококвалифицированными специалистами, но и людьми с прогрессивными взглядами, искренними друзьями Советского Союза”.¹⁸ Приказ и постановление определяли комплекс мер по привитию иностранным студентам, прежде всего из развивающихся стран, коммунистической идеологии по рецептам агитпропа. Эти меры дополнялись материальными льготами: повышенная стипендия, спецсекция одежды в ГУМе, оплата проезда на родину и обратно на время каникул, лучшие комнаты в общежитиях, откуда, бывало, в менее благоустроенные переселяли советских студентов.¹⁹

Основные принципы советской политикой по отношению к студентам из развивающихся стран, изложенные в этих двух документах по сути оставались неизменными до распада СССР.

Подобных постановлений и приказов было впоследствии много, а жизнь шла своим чередом. Одни африканские студенты становились искренними друзьями нашей страны, покидали ее с добрыми чувствами, многие с российскими женами, другие – с иными чувствами. Так или иначе, выпускники отечественных вузов – это единственный серьезный капитал, который остался у России в Африке.

Современное состояние расового вопроса в России – особая и большая тема. Как и в СССР, у нас сейчас нет никакого национального расизма, ни “по-русски”, ни “по-якутски”. Есть тот же бытовой расизм, только в больших масштабах, что вполне объяснимо, если сравнить жизнь в СССР с теперешней. Появился расизм с идеологической подкладкой. Те же скинхеды – расисты идейные и организованные, но серьезной опасности они не представляют. Прогноз относительно массовых представлений – оптимистический. Отечественная (и не только) пресса все чаще сравнивает нашу страну с Африкой. Если во времена перестройки преобладали провокативные эпитеты вроде “СССР – это Верхняя Вольта с ракетами”, то теперь серьезные издания вполне корректно сопоставляет показатели развития России и африканских стран. И по все большему числу параметров сравнение оказывается не в нашу пользу. Так что скоро, наверно, снова начнем любить людей с темным цветом кожи, но уже не сочувственно патерналистски, а как товарищей по несчастью.