Ноев ковчег Намибии
Павел Мыльцев, ВИНДХУК, Эхо планеты
На зябкой и очень ясной заре
пробуждаешься от раскатов протяжного баса,
обронившего в тишину полную октаву звуков.
Впечатление такое, будто к тебе бредет некий
великан или накатывает первая волна
землетрясения. А это всего лишь утреннее
позевывание льва, который разминается, кажется,
где-то совсем рядом, у нашего домика из
обструганных жердей.
Не
успев испугаться, вспоминаю: мы второй день
знакомимся с гостевой фермой "Харнас", что в
трехстах километрах от столицы Намибии, где
каменная пустыня Омахеке незаметно переходит в
песчаные дали великой Калахари. Минувший день
был проведен в компании хищников. Проявив
завидный энтузиазм, мы побывали подряд на трех
гейм-драйвах -- разъезжали на открытом "Лендровере"
среди зверей, до которых в буквальном смысле
слова рукой подать. Здесь вообще процветает дух
мирного сосуществования: загоны для львов
соседствуют с домиками для гостей, их разделяет
лишь проволочный забор, правда, двойной.
Калахари приучает к контрастам. Днем --
духота и зной, лучше не оставлять напоказ солнцу
ни одной клеточки тела, а с закатом стремительно
свежеет, может и мороз ударить. Выносливости и
закаленности гидов, Петруса и Корне, остается
только завидовать. С раннего утра наши совсем
юные спутники -- парень и девушка -- на ногах. За
сутки четыре-пять поездок с туристами по
владениям зверей, подробные объяснения. Нередко
им приходится и баранку крутить. У Петруса до
льняной белизны выгоревшие волосы и красно-коричневая
от беспощадного солнца кожа.
Молитва о друзьях-животных
"Услышь, Господи, нашу
смиренную молитву за наших друзей, животных.
Особенно за тех животных, которые страдают, за
всех тех, на которых охотятся, которых потеряли
или бросили, которые находятся в опасности или
голодают. За всех тех, которые осуждены на
погибель. Мы взываем о милости и снисхождении к
ним, а всех, кто соприкасается с ними, мы просим о
сострадании, о нежном обращении и добром слове.
Станем верными друзьями животным и разделим с
ними благословение Всемилостивого".
Альберт Швейцер |
-- "Харнас" в переводе с африкаанс
означает "щит", "броня", -- объясняет
Петрус. -- Здесь находят приют и защиту животные,
попавшие в беду: пораненные в капкане, случается,
даже потерявшие конечности или лишившиеся
хозяина. Часто нам звонят фермеры и просят
забрать леопарда или гепарда, которые нападают
на скот, -- разъяренные люди готовы их пристрелить.
Иногда своих питомцев просят приютить люди,
перебирающиеся на постоянное жительство в город,
а то и заграницу. В Намибии зверей нередко держат
прямо на фермах, а в новых условиях такое
невозможно. Приносят и малышей, оставшихся без
родителей или брошенных ими. В этом возрасте все
они одинаково беспомощны, будь то бабуин или лев,
куду или гиена. Нравы в зверином мире суровые:
львы и леопарды, к примеру, стремятся умертвить
собственных детенышей, опасаясь обрести в
будущем конкурента. А самка гепарда довольно
быстро теряет интерес к младенцам, бросая их на
произвол судьбы...
Зато
сама Намибия на весь мир прославилась заботой о
природе, флоре и фауне. Пожалуй, нигде в мире нет
законодательства со столь ярко выраженной
экологической направленностью. И нигде так не
пекутся, чтобы деятельность человека как можно
меньше сказывалась на окружающей среде. В этом
уголке Африки стремятся сохранить первозданную
красоту внешне негостеприимного края.
Достаточно сказать, что закон запрещает ввозить
в Намибию "неродных" для нее животных, чтобы
не нарушить сложившийся природный баланс. Запрет
наложен и на вывоз хищников, в результате чего в
Намибии сохранилась, в частности, крупнейшая в
мире популяция гепардов.
Оговорюсь, что такие порядки нравятся
не всем. Территория страны, за исключением
государственного заповедника "Этоша",
поделена между частными владениями,
принадлежащими в основном фермерам-животноводам.
А те отнюдь не в восторге от гепардов,
перегрызающих горло баранам, как и от леопардов,
пожирающих быков, или каракалов, изрядно "прореживающих"
домашнюю птицу. Фермеры предпочитают не возиться
с выделением охотничьих угодий для хищников, как
это рекомендовано властями, а просто берут в руки
винтовки или расставляют капканы. Парадоксально,
но в обширной Намибии практически не осталось
естественной среды обитания для диких животных.
--
Фонд защиты дикой природы, созданный три года
назад в "Харнасе", так и называется "Ноев
ковчег Намибии", -- продолжает свой рассказ
Петрус. -- Это очень важный проект. Ведь можно по
пальцам пересчитать фермы, где нашли последнее
пристанище звери, особенно хищники. А
искалеченные и осиротевшие животные вообще
находят зашиту только у нас. Радует, что не
перевелись еще подвижники. Хозяева фермы Нико и
Мариет фан дер Мерве в 1978 году за пять рандов и
кусок булки выкупили мартышку у людей, которые ее
били. Затем они стали разводить дикую ушастую
собаку, которой грозит вымирание на Юге Африки.
Постепенно "Харнас", создававшийся поначалу
исключительно как животноводческая ферма, стал и
частным заповедником. Здесь не только содержат,
но и выхаживают больных и искалеченных животных,
воспитывают осиротевших малышей.
Уникальность "Харнаса" -- в
возможности близкого общения со зверями, даже
хищниками. Только здесь, не опасаясь за
последствия, можно в сопровождении гида подойти
к взрослому льву и отважно погладить его,
подержать на руках крошечных, величиной с ладонь
львят. Правда, это не вполне дикие животные: они,
как правило, выросли на ферме и отчасти приручены,
но от этого ощущения не утрачивают остроты. Звери
в "Харнасе" живут не в вольерах, а на
обширных огороженных территориях,
приближающихся по площади к их природным
владениям.
Предназначенные для туристов домики с
горячей водой, душем и кондицинером сдаются, как
и повсюду в Намибии, за символическую плату и не
способны окупить содержание животных. Обнести
огромную территорию 4--5-метровой изгородью,
кормить и лечить животных -- дело весьма
дорогостоящее. Ради этого фан дер Мерве продали
остальные свои фермы, оставив лишь "Харнас".
На зверей идут все доходы от животноводства, но
этого недостаточно. Содержание одного, например,
леопарда обходится в десятки тысяч долларов в
год. Выручают лишь добровольные пожертвования и
система "усыновления" животных.
-- Мы
предлагаем всем, кому это по средствам, усыновить
одного из наших малышей, -- говорит хозяйка фермы
Мариет фан дер Мерве. На майке у нее два крошечных
бабуина, энергично сосущих молоко из детской
бутылочки. -- Это значит, что приемные родители
обязуются всю жизнь опекать нового родственника,
оплачивать его содержание: ведь выращенные нами
звери не смогут выжить в естественных условиях.
Они привыкли, что их кормят, да их и не примут в
свою среду дикие сородичи, потому что они вовсю
пропахли человеком. Так вот, каждому приемному
родителю мы выдаем официальное свидетельство,
копия которого вывешивается у нас в приемном
зале. Вот сейчас есть возможность стать
родителями Симбы...
Мариет открывает дверь своей кухни, и
оттуда, неуклюже переваливаясь через порог,
выползает совершенно восхитительный палевый
колобок с черной рябью по жестковатой шерсти. Еще
мгновение, и шестинедельный львенок с интересом
обследут мое плечо. А я -- его коричневые мягкие
подушечки на лапах с не по масштабу крупными
когтями. Симба с удовольствием сосет мой палец.
По повадкам он мало чем отличается от нашей
овчарки Дозор, когда мы его купили щенком в таком
же возрасте. Много в нем и от ребенка, судорожно
цепляющегося за "папу".
От сознания, что это крохотное создание
через несколько лет превратится в царя природы,
кружится голова. Понимаешь, насколько зыбки
барьеры между нашими мирами, насколько близки к
нам животные, даже хищники. Мы просто сами
бездумно отгораживаемся от них.
Это
ощущение, словно заправский беллетрист, выразила
некая Сесилия из Гонконга, за несколько лет до
нашей семьи побывавшая в "Харнасе" и ставшая
приемной мамой для львенка. "Три года назад, --
вспоминает она, -- я кормила из бутылочки львенка,
названного мной Шер Ханом. В моих ладонях было
мягкое тельце самого опасного хищника,
смотревшего на меня своими ангельски невинными
глазами. Ныне я услышала издалека его зов и
вернулась к нему, могучему и царственному. Я
посмотрела ему в глаза и поняла, что связь между
нами никогда не прерывалась. Мы оба знали, что мы
всего лишь разные выражения Божьего промысла. Я
ощущала его силу, которая невольно передавалась
мне. Я боялась коснуться хищника, но вдруг поняла,
что он не так опасен, как человек. Я верю, что
когда-нибудь мы мирно будем делить планету с
животными, словно с нашими братьями и сестрами".
Симбу хозяйка фермы еще держит в
основном дома -- пока на него, не заметив, можно
легко наступить. А рядом, во дворе на лужайке,
играют
4--5-месячные
гепарды. Они вышли из младенчества и, как
заправские подростки, без конца затевают возню,
норовя погрызть у соперника ухо или дать ему
оплеуху. По поведению это вылитые котята. Кстати,
они с удовольствием мяукают. Под стать малышам и
взрослый гепард, которого к нам вывели из загона,
где тот мирно бродил рядом со страусом, грифом и
какой-то мелкой домашней живностью. Меня
приободрило то, с каким спокойствием и даже
равнодушием проходили мимо гепарда работники, и
я, набравшись смелости, осторожно погладил
пятнистую кошку по голове, а затем стал
почесывать ниже подбородка. Гепард зажмурил
глаза, издал что-то вроде мурлыканья и благодарно
облизал мою руку шершавым языком.
Не так легко дался визит ко львам. Хотя
они были еще не совсем взрослыми и не добрали
положенной им четверти тонны, впечатление эти
красавцы производят хоть куда. Сразу вспомнились
слова Петруса о том, как стремительно и резко
двигается лев, способный лапой запросто пробить
корпус "Лендровера", если его в нем что-то не
устраивает. Но выказывать трусость не хотелось, и
мы с женой, оставив, как того требуют правила,
детей за изгородью, пошли на заклание вслед за
гидом.
Однако
все оказалось довольно обыденно. Трое львов
лениво растянулись в тени акации, и главное было
-- не мельтешить у них перед глазами. А если
присесть на корточках за гривой, то можно
совершенно спокойно поглаживать их по голове.
При этом звери, что немного обижало, не проявляли
к нам никакого интереса. Петрус предлагал нам
даже, подобно ему, улечься между львами и
пообниматься с ними. Но мы еще не дозрели до такой
фамильярности, предполагающей другой уровень
знакомства, да и личной отваги.
Кстати, в программе для туристов
значатся совместные прогулки, так сказать, на
пленэре -- вне двора фермы -- не только со львами,
но и с леопардами. Не знаю, сам не видел, но
верится в такую идиллию с трудом. Во время одного
из гейм-драйвов нам довелось вблизи понаблюдать
за гепардами. Произошло это в то время, когда гиды
кормили их, а мы вместе с другими туристами
почтительно наблюдали за этим процессом с
открытого "Бедфорда" -- допотопного
английского военного грузовика, до сих пор
считающегося самым проходимым в Африке.
Надо сказать, что в процессе наблюдения
мы преисполнились почтения к безмолвному убийце,
как на юге Африки прозвали леопарда. Этого титула
он удостоился потому, что охота на него неизменно
превращается в охоту леопарда на охотника. Эта
самая мощная дикая кошка, уступающая только льву,
-- бесшумно и совершенно незаметно делает петлю и
заходит в тыл к охотнику. А дальше, как говорится,
дело техники: зверь одним махом перегрызает
горло незадачливому добытчику и легко
затаскивает на дерево для трапезы добычу, вдвое
превышающую его по весу. Он способен осилить
массу до 200 килограммов.
Так вот, "поместья" леопардов в "Харнасе",
хотя, повторюсь, это звери, там и взращенные,
окружает высокий забор из колючей проволоки под
напряжением. И гиды бросают им пищу из-за забора,
не входя внутрь, -- ведь леопардов, как считается,
приручить невозможно, а прыгают и скачут они не
хуже обезьян. Может, именно поэтому мозги бабуина
-- любимое лакомство леопарда. Его лапа накрывает
сзади голову обезьяны так, что когти как раз
входят в глазные впадины, и он одним рывком
вскрывает череп примата. Извините за эти
жутковатые подробности, достойные крутого
кинотриллера. На всякий случай возьмите на
заметку: зазевавшемуся человеку он может легко,
одной лапой перешибить позвоночник...
Несколько дней, до краев заполненных
острыми ощущениями, пролетели незаметно. Нас уже
ждал Виндхук с его повседневной суетой и
заботами. Но воспоминания о мгновениях небывалой
близости к природе остались, как я думаю, на всю
жизнь.
|