Упадок и разрушение

 

Структура общества

Когда в 1856 году Ливингстон продвигался по неисследованным районам в бассейне Замбези на восток, попадая от одного племени к другому, до него донеслись последние печальные отзвуки исчезнувшей империи Мономотапа. Путешественнику довелось встретить некоего безвестного вождя, "пользовавшегося незначительной властью", да и тот в свою очередь подчинялся другому, тоже второстепенному вождю. Но некогда, при первых португальцах, этот мелкий вассал "был почитаем, его охранял отряд дворцовой гвардии, которая провожала усопших в последний путь, пальбой из ружей, а португальцы выдавали ему денежные субсидии". Теперь же, записал Ливингстон в дневнике, "единственным доказательством былого величия его предков остается гарем, в котором насчитывается около 100 жен". Впрочем, "после смерти правителя начинаются междоусобные дрязги и продолжительная борьба за власть".
Упадок и разрушение империи Мономотапа, как и других государств и феодальных систем Южной и Западной Африки, совсем не обязательно означали исчезновение культур, на которых они основывались. В данном случае к свидетельствам следует подходить с особой осторожностью. Европейским первооткрывателям Африки XIX века эти неизвестные земли казались совершенно дикими, а европейскому обществу, воспитанному поколениями работорговцев, - чем-то еще более ужасным. Однако такой подход был слишком упрощенным.
Развитие некоторых африканских культур железного века продолжалось длительное время после пришествия португальцев. Руины Дхло-Дхло и Ками, Ниекерка, Иньянги и Пеналонги, а также верхние слои Мапунгубве относятся к XVII и XVIII векам, а правители баротсе из царского дома мамбо, утвердившиеся в Большому Зимбабве в начале XVII века, властвовали вплоть до первых десятилетий XIX века.
Мнения европейцев, кроме того, естественно, менялись в зависимости от показаний отдельных свидетелей. Васко да Гама и его современники находились под большим впечатлением от цивилизации прибрежных городов, которые они разрушили. К XVIII и XIX векам европейцы стали смотреть на Африку по-другому, ибо если в Европе за эти два столетия расцвели промышленность и наука, то Африка не только оказалась не в состоянии, идти в ногу со временем, но ее развитие даже пошло вспять.
Работорговля, принявшая невиданные до того масштабы, оказала губительное влияние на население и Африки и Европы. Именно в этот период у европейцев выработались представления о "естественной неполноценности африканцев". Большая часть африканской цивилизации, по крайней мере в прибрежных районах, была полностью разрушена, и казалось, что презрительное отношение европейцев к Африке вполне оправдано.
Однако взгляды образованных европейцев на Центральную Африку даже в XIX веке шли вразрез с представлениями об "африканской дикости и хаосе". Эти взгляды отражают в какой-то мере понимание природы процесса постепенной концентрации власти, в результате которого были заложены основы зрелого общества железного века, развивавшегося в условиях изоляции Например, до нас дошел отчет 1831 года, в котором содержится описание встречи отважной португальской экспедиции под предводительством майора Монтейру и капитана Гамиту с придворными правителя Лунды в Южном Конго. Имя этого правителя - Муато Казембе. По преданиям, его родословное древо восходит к далекому прошлому.
Рассказ Гамиту поразительно скромен, если учесть, как далеко эта экспедиция отклонилась от проторенных путей. Много раз в нем фигурирует упоминание об осле. По всей вероятности, там это животное никогда не встречалось. Верхом на осле Гамиту проехал по широкой изъезженной дороге прямо в столицу Казембе. Одетый в белые панталоны и синий нанковый жилет с красными позументами, в замшевой шапочке на голове, он был тепло принят местными жителями. Однако осел испортил всю картину, ибо, испугавшись шума, пустился наутек, унося на спине своего владельца. Это обстоятельство было, по-видимому, воспринято весьма доброжелательно, и слава Гамиту только увеличилась.
"Утром 29 ноября их пригласили предстать перед Муато Казембе, они вошли в просторный двор, где уже ожидала огромная толпа...
Расквартированные здесь солдаты составляют гарнизон Лунды общей численностью примерно до пяти тысяч человек, вооруженных луками, стрелами и копьями. Знать и военачальники носят в кожаных ножнах большие мечи длиной 18 и шириной 4 дюйма, которые называют здесь росие. О военной дисциплине эта армия не имеет никакого представления". В Софале за 300 лет до Гамиту Барбоша встречал точно таких же надменных представителей знати с мечами на левом боку.
Гамиту и его товарищи увидели Муато на троне. Он был "одет с такой элегантностью и пышностью, какой португальские офицеры не встречали ни в одном местном государстве". Голова его была увенчана "митрой" из перьев ярко-красного цвета, вышиной с фут, с диадемой из драгоценных камней. Сзади шею его закрывали веерообразные брыжжи из зеленой материи, скрепленные двумя булавками из слоновой кости".
На плечах Муато Казембе была накинута узорчатая мантия, украшенная знаками королевской власти в виде синих лент и отороченная мехом. Предплечья монарха обвивали голубые бусы, а от талии до колен он был закрыт желтой материей, которая была "несколько раз обмотана вокруг его тела и закреплялась булавкой из слоновой кости". Гамиту нашел его наряд "весьма элегантным и свидетельствующим о хорошем вкусе".
Вокруг монарха по рангам стояли придворные, воины, шуты, королевские жены и наложницы, а также вожди и советники. У самого Муато - на вид ему было лет 50 - манеры "отличались величием и любезностью", а его внешность и осанка были по-своему весьма импонирующими. Никто из нас не предполагал встретить такой этикет, церемониал и пышность у правителя, владения которого так далеки от побережья, а подданные кажутся варварами и дикарями".
Вот каким предстал перед европейцами в XIX веке неизвестный правитель одного из внутренних районов Африки. И не только двор Муато давал основания говорить о существовании здесь законности и порядка - подобную картину можно было наблюдать и при дворах других африканских владык. Старейшины бушонго еще полвека назад рассказывали Гордею о "золотом веке" когда Мамба Болонгонго запретил метать ножи и ввел в стране ковроткачество и другие мирные ремесла. Если даже история государственности бушонго, вопреки легендам, не насчитывает 15 столетий, то их великолепные деревянные скульптуры безошибочно свидетельствуют о длительном и плодотворном государственном развитии.
После путешествий по Центральной Африке Ливингстон неоднократно заявлял, что на огромных пространствах африканского континента царят мир и спокойствие. Эту точку зрения полностью разделяет его современник Крапф, говоря о Восточной Африке. По мнению Ливингстона, африканские племена не стремятся принять христианство, но в то же время "не противодействуют ему", а, напротив, "каждый правитель гордится, если европеец - путешественник или резидент - посещает его территорию, и обеспечивает полную безопасность его жизни и имуществу".
Миссионеры, кости и мясо которых варятся в горшках каннибалов, давно уже стали объектом юмора. На самом деле только 6 из 300 миссионеров, проникших в Восточную и Центральную Африку до 1884 года, были убиты африканцами, причем всякий раз у последних были на это особые причины. Иными словами, представление о хаосе не имеет ничего общего с действительностью, а разговоры о том, что человек, в Африке непрерывно рискует жизнью,- лишь пустая болтовня. Путешествовавший по Центральной Африке фактически находился в большей безопасности, чем в Европе, что свидетельствует прежде всего о гостеприимстве местных жителей.
Но кроме гостеприимства, безопасность путешествий по Африке говорит об уважении к человеческой жизни и о существовании там законности и порядка. Все это казалось европейцам- тем более удивительным, что они редко могли сказать, откуда и зачем они пришли туда. "Им трудно было дать объяснение своим поступкам,- писала Марджори Перхэм,- очень часто они вели себя недостойно и угрожающе... И все же этим людям, всецело зависевшим от местного населения и часто испытывавшим острую нужду, позволяли переходить от одного вождя к другому, от одного племени к другому, ограничивая их в одном месте за то, что они слишком явно выдавали свои нетерпимые намерения, а в другом месте отказывая им в подарках, которыми вожди обычно награждали путешественников".
Эта картина говорит о многом. Она отражает внутри доиндустриального общества существование и всеобщее признание разумных и надежных норм человеческого поведения, она дает возможность предположить, что обитатели внутренних частей Африки прошли далекий путь, творчески приспособляясь к местным условиям. Искусство Африки, которое шокировало викторианскую Англию, могло возникнуть только там, где люди самостоятельно нашли ответы на вечные вопросы, касающиеся частного и целого, индивидуума и коллектива. Их философия, их взгляды на человечество и мироздание выражают неповторимый гений Африки. К ее религии и искусству слово "грубый" совершенно неприменимо, как ни старались европейцы, путешествовавшие по "Черной Африке", уверить мир в обратном. Ничто не свидетельствует здесь о примитивизме или отступлении перед насилием и темными силами природы. Может быть, кое-что удивляет, кое-что взывает о помощи, но во всяком случае понятия африканцев о человеческом обществе и его структуре не дают никаких поводов для обвинений их во врожденной неполноценности.
Сейчас, в середине ХХ века, мы начинаем понимать это все более ясно. Оторванные от передовых идей, которые содействовали развитию цивилизации у других народов, африканцы шли по пути прогресса, самостоятельно решая возникающие перед ними проблемы и руководствуясь при этом собственными законами развития. Медленно, но верно они шли вперед, оставаясь изолированными. Их развитие прекратилось лишь там, где работорговля нанесла наибольший урон. Большей части материка удалось избежать этой ужасной участи.
Ее избежало, например, племя лози в Северо-Западной Родезии. Законность и порядок в этом племени, а также существующая у него концепция правосудия опровергают все измышления о "безмозглости" и отсталости африканцев. Напротив, в ХХ веке правосудие у лози отличается такой же зрелостью и базируется на тех же принципах, что и современное правосудие в Европе и Америке. И там и тут, утверждает Глукмен, процессуальные нормы в основном сходны. "В целом,- продолжает он,- процесс правосудия у лози скорее совпадает с правосудием на Западе, чем отличается от него. Судопроизводство у этого племени основывается на тех же источниках закона, как и на Западе: стабильность окружающей среды, обычай, правосудие, прецедент, равенство, законы природы и общества, общественная политика, мораль..."
Таким образом, структура общества оказалась в Африке достаточно сильной, чтобы оно выжило. Однако бесспорно и то, что государства Южной Африки железного века пришли в упадок и распались. Их правителей либо изгнали, либо низвергли с высоты прежнего величия. Их сильно укрепленные каменные поселения и крепости, строившиеся многие годы, оказались заброшенными в одиночестве пустыни.

Варвары у ворот

Европейцы, вторгшиеся на земли матабеле и машина примерно 70 лет назад, не могли найти ничего, что подтверждало бы связь между обнаруженными ими развалинами и людьми, которые жили рядом с ними. Такой упадок африканской цивилизации вызван тремя основными причинами.
Первая из них - естественная непрочность системы феодальных или полуфеодальных государств, враждовавших друг с другом. В Африке, точно так же как, и в средневековой Европе, династические междоусобицы неоднократно порождали войны. Второй причиной, которая в значительной степени нарушила соотношение сил и уничтожила систему торговли, была интервенция португальцев в начале XVI века. Третья причина, ввергнувшая эту цивилизацию в пучину хаоса после вторжения португальцев, - вторжение варварских народов с юга.
Если говорить о первой причине, у нас есть некоторые основания считать, что португальцы появились в Африке в тот период, когда тенденции к централизации в Центральной и Южной Африке железного века претерпевали радикальные изменения. Небольшие государства, объединявшие отдельные роды, втянули в свою орбиту целые племена и постепенно превращались в многоплеменные. Однако в процессе этого превращения перед ними возникали новые проблемы развития, обусловленные углублением внутриафриканских противоречий.
Таким образом, первые сведения португальцев о государствах бассейна Конго, собранные в конце XV века, показывают, что в ходе династических войн победители сконцентрировали в своих руках большую власть. Нзинга-а-Нкува, с которым они встретились, был только пятым отпрыском царской фамилии, но уже именовался царем Конго. В другой стороне южного континента, лежащей в глубь материка от Софалы, свирепствовали те же самые династические распри, о которых королю Португалии сообщали еще в 1506 году. Как утверждал Алькансова в том же году, в Мономотапе уже 13 лет длилась междоусобная война. Более поздние свидетельства указывают, что война ознаменовала конец периода распада Большого Зимбабве между первой и второй оккупацией его племенем маиона.
Интерес Алькансовы к этим далеким районам объясняется главным образом тем, что ему нужно было растолковать Лисабону, почему столь внезапно прекратился вывоз золота из Софалы. В своем отчете он пространно рассказал о войнах, которые велись в этом районе за линией побережья спустя столетие после окончания войны Алой и Белой Розы в Англии. Судя по тому, что эти войны представляли собой в основном столкновения отдельных вождей или союзов знати, мы можем утверждать, что в Африке шла точно такая же борьба за власть, как и в Европе.
В Англии в результате феодальных войн королевская, власть усилилась, бароны и феодалы были побеждены. При Тюдорах, утвердившихся в конце этого, периода, страна стала фактически более единой, чем при Плантагенетах. Тогда же подобный процесс централизации и концентрации власти происходил в Южной Африке. Там, на центральном плато, лежащем за отдаленными. равнинами, куда не ступала нога португальцев, в XVI - XVII веках строились величайшие каменные форты, поселения и королевские замки. Огромные стены Зимбабве, возможно, указывают на то, что мамбо обладал большей властью, чем его предшественник мономотапа, так же как в Англии Тюдоры были могущественнее Плантагенетов. В Западной Африке государства стали более централизованными, а в руках их правителей скопились огромные богатства. Но затем с течением времени наступил печальный конец.
Поскольку это касается государства Мономотапа, которое в результате побед баротсе расширилось на северо-востоке в XVII веке, то причиной его упадка были португальцы. Они уничтожили здесь централизованную власть и ввергли народы этой империи в состояние анархии. Но завершающий удар Мономотапе и ее соседям на юго-западе нанесли сами африканцы. Отряды воинственного племени, родина которого - юго-восточное побережье теперешнего Наталя, обрушились на эти равнинные цивилизации, опустошили и разорили их до основания. Побуждаемые древней потребностью переселяться на новые земли, хорошо знакомые с трудностями. продвижения в южном направлении в тот период, когда вооруженные ружьями европейцы двигались на север от мыса Доброй Надежды, эти племена нгуни искали спасения от европейцев в заселенных районах, расположенных у них в тылу.
В 1843 году Цвангендаба во главе своих войск перешел Лимпопо и разрушил Вами. Отряды Шангона из Мозамбика ворвались в форты Иньянги и Пеналонги, оставив после себя террасированные склоны, над которыми потом ломали голову археологи. В 1835 году племя свази заживо сожгло последнего мамбо, или царя, баротсе, унаследовавшего престол, который его предки приняли у мономотапы, и разрушило его царскую резиденцию в Табас-Ка-Мамбо. А в 1838 году сюда на север пришел импис из Мзиликази - один из правителей племени зулу. Ему удалось избавиться от власти Чаки и преодолеть все препятствия, стоявшие на его пути. Этот последний обломок племени нгуни - ндебеле стал называться при европейцах матабеле. Но это уже другая история.
Варварские вторжения, во всяком случае, оказались губительными для государств южного плато. Здесь снова повторяется старый, уже знакомый нам мотив: сила кочевников и слабость оседлого населения. Однако вряд ли можно сомневаться, что португальцы в силу самой природы их экспансии уже во многом подготовили почву для такого вторжения.
Они осуществляли его двумя методами, и оба оказались губительными. Они захватили прибрежные города и прервали их торговлю вдоль побережья, а также торговлю с внутренними покупателями и поставщиками, с Персидским заливом, Индией и Дальним Востоком. Они вторглись во внутренние районы и пустили в ход огнестрельное оружие, чтобы поддержать отдельных правителей в междоусобной борьбе с их соперниками. Таким образом, они ослабляли местную власть и постепенно прибирали ее к рукам. Но поскольку у португальцев не хватило сил удержать ее, они оставили после себя полный хаос.
В процессе экспансии португальцы разрушили прибрежные города и парализовали некоторые африканские государства за побережьем. Но их народам удалось сохранить свою культуру, и там, куда, не проникли португальцы, ее развитие продолжалось. Тем не менее большая часть Африки, особенно на юго-западе, пришла в полный упадок.

Ворота широко открываются

Португальские путешественники давно уже забыли о тех золотых мечтах, которые они лелеяли, путешествуя вдоль юго-восточных берегов. Уже в 1513 году Педру Ваз ди Суариш, королевский наместник Софалы, жаловался Лисабону, что "кафиры и мавры" привозят сюда золото из внутренних районов только в виде очень маленьких бусин и безделушек и "очень редко - в виде больших переплавленных слитков", что совсем не похоже, по его словам (Суариш, очевидно, в глубине души оплакивал крушение надежд на быстрое обогащение), на положение в Эльмине (Западная Африка), куда золото поступает "в виде крупных браслетов и ожерелий". Подобно другим европейцам, Суариш, конечно, сильно преувеличивал роль золота в торговле прибрежных городов. На самом деле эти города богатели благодаря вывозу в Индию и другие страны неблагородных металлов и слоновой кости. Золото не имело в этом товарообмене решающего значения.
Первый удар португальцы нанесли самым богатым прибрежным городам. Благодаря огнестрельному оружию им сравнительно легко удалось справиться с ними. Захватив эти города, португальцы попытались самостоятельно продолжать торговлю между Африкой и Индией. Однако здесь они потерпели поражение, несмотря на отчаянное мужество и нежелание признаться в провале. Их доконали собственная жадность и невежество. Как все захватчики, они захотели получить все сразу и как можно быстрее (разумеется, такие желания проявляли не только португальцы).
Вначале им пришлось столкнуться с пассивным сопротивлением. Купцы Софалы начали даже производить хлопчатобумажные ткани, так как закупать их в Индии они теперь могли только через португальцев. Барбоша сообщает, что, поскольку эти купцы не умели окрашивать ткани, они стали распускать синие хлопчатобумажные материи Камбея и "ткать их снова, в результате чего получалась совершенно новая вещь. Из этих синих ниток и белых ниток местного производства они изготовляли большое количество цветных тканей и от продажи их выручали много золота". Они поступали так, честно поясняет Барбоша, "осознав, что наш народ отнял у них торговлю товарами, перевозимыми на замбуко" (так называли на побережье суда, привозившие в Софалу товары из Индии), и "что они могли доставать товары только через посредников, которых король, наш повелитель, назначал в свои фактории и форты".
Тем не менее замбуко удавалось просачиваться через португальские кордоны. "Мавры Софалы, Момбасы, Малинди и Килвы, - пишет Барбоша в 1516 году, - перевозят золото, слоновую кость, шелк, хлопчатобумажные ткани и бусы из Камбея на небольших суденышках, которые скрываются от наших кораблей, и таким способом им удается переправить большое количество продовольствия, рисового напитка и немало водоплавающей птицы". Жалоб на это "браконьерство" было очень много. Суариш в своем послании португальскому королю в 1515 году, жалуясь на недостаток золота, сообщил также, что "мавританские купцы" продолжают торговлю, несмотря на все попытки прекратить ее.
Войны во внутренних районах приостановили приток золота на побережье. Однако в этом процессе большую роль сыграла агрессивность и жадность самих португальцев. Франсишку ди Бриту, португальский наместник Софалы после Суариша, сообщал, что вся торговля с внутренними районами Африки приостановилась и товары, которые приходят на португальских кораблях из Индии, невозможно реализовать. Ошибка португальцев, которую даже наиболее проницательные из них осознали слишком поздно, состояла в том, что они стремились захватить контроль не только над морской, но и над внутренней торговлей. Африканские прибрежные города достаточно хорошо понимали положение вещей, чтобы не стремиться к господству над соседями. Алькансова в 1506 году писал, что жители Софалы могут свободно заходить в глубь территории на четыре лье, но, пойди они дальше, "кафиры ограбят и убьют их". Португальцев же не устраивала возможность покупать товары у купцов и посредников из внутренних районов, как это делали жители прибрежных городов. Они хотели сами продавать и покупать и в обоих случаях извлекать наибольшие прибыли. Поэтому они стали продвигаться в глубь материка.
Их капитаны и торговые агенты делали то же самое в Индии, и в обоих случаях последствия были разрушительные. Так, индийские бусы, пользовавшиеся в Африке большим спросом, должны были закупаться только на деньги самого португальского короля. Это вряд ли устраивало местных капитанов и агентов, прибыли которых, таким образом, оказывались под угрозой. "Капитаны Бассейна и Чаула, - пишет Уайтуэй, - стали торговыми соперниками: оба они снаряжали вооруженные банды, которые отправлялись в страну за товарами". В результате этого торговля через посредников превратилась вскоре в едва прикрытый грабеж. Португальцы стали на побережье Индии таким же объектом ненависти, как и на побережье Африки.
Проникновение во внутренние части Африки оказалось более трудным делом. Однако уже через 30 - 40 лет после плавания Васко да Гамы португальские поселенцы и купцы появились на нижнем Замбези, в Сена и даже Тете. Некий Антониу Кайду даже обосновался в одной из резиденций мономотапы, когда в 1561 году туда попал португальский священник, по имени да Сильвейра. Местонахождение этой резиденции не выяснено. Во всяком случае, это не Большой Зимбабве. Скорее всего она была расположена на холмах к юго-западу от Тете на реке Замбези - район Маника в теперешнем Мозамбике.
Десять лет спустя Франсишку Баррету повел в глубь материка военную экспедицию из Софалы. Он умер по дороге, и его место занял Вашку Фернандиш Хомин, который вернулся на побережье, достигнув границ страны, где добывалось золото. Найденные им "рудники" бесспорно относились к району каменной гряды Иньянги и Пеналонги. Его экспедиции пришлось пробиваться через прибрежное царство Китеве - торгового посредника между Софалой и внутренними районами. В ходе боев португальцы сожгли Симбаоэ - дворец из дерева и соломы, принадлежавший царю Китеве. Миновав эту страну, они встретили хороший прием в стране царя Циканги, расположенной на каменистом нагорье, и продолжали двигаться к "рудникам".
Их сердца были полны надежд. "Наши люди, оказавшись в стране, где, по слухам, все вещи делаются из золота, ожидали, что обнаружат его на улицах и в лесах и уйдут отсюда доверху нагруженные им". Однако им пришлось разочароваться; увидев, что золото здесь попадается редко и его трудно достать, они вернулись на побережье с добычей, которая далеко не соответствовала затраченным усилиям.
Однако этот урок не пошел впрок, и попытки установить господство над внутренними районами Африки продолжались. В отчете Антониу Бокарру от 1607 года мы встречаем еще одно свидетельство, указывающее на роковое стремление португальцев стать монополистами. Там говорится о передаче в их руки всех рудников Мономотапы. Отчет интересен не только тем, что проливает свет на намерения-португальцев, это еще и предшественник договора, по которому правитель матабеле передал "полное и исключительное право на все металлы и минералы" агентам Сесиля Родса и его Британской компании 'Южной Африки. Договор был подписан в 1888 году, через 281 год после португальского.
"Я, император Мономотапы, - в отчете он назван "Гассе Люцере", - считаю нужным - и выражаю при этом свое удовольствие - вручить его высочеству (королю португальскому.- Б. Д.) все рудники - золотые, медные, железные, свинцовые и оловянные, которые существуют в моей империи, до тех пор пока король Португалии, которому я передаю указанные рудники, будет поддерживать меня на троне, дабы я продолжал приказывать и повелевать, как и мои предшественники, и даст мне в помощь вооруженные силы, с которыми я пойду и уничтожу мятежного грабителя, по имени Матузуана, который опустошил некоторые земли, где залегает золото, и мешает купцам торговать".
Получить поддержку такой ценой - значит полностью подчиниться, и Мономотапа не избегла этой участи. Португальцы превратили императора в послушное орудие осуществления своих замыслов. В конце концов в 1б29 году они заманили его в расставленную сеть, заставив подписаться под договором, согласно которому он объявил себя португальским вассалом и признал за христианами право обращать его подданных в католическую веру и строить церкви на территории его империи. Кроме того, он дал согласие на "поиски и разработку стольких рудников, сколько португальцы пожелают иметь", и обещал их не закрывать. Более того, он дал обещание навести "справки по всему королевству, имеется ли где-нибудь серебро", и сообщить об этом капитану Масапы, где был тогда расположен самый отдаленный португальский гарнизон, "с тем, чтобы он известил об этом губернатора". Он обязался "в течение года изгнать: всех мавров из своего королевства (иными словами купцов с побережья, которые конкурировали с португальцами.- Б. Д.), и, если через год хоть один из них останется, он будет убит португальцами". И он позволил португальцам сидеть в его присутствии.
И все же рыбка еще долго билась, попав на крючок. Указанный договор португальцы сумели навязать Мономотапе только после того, как им удалось найти повод для ссоры в Сена и Тете, когда на территорию империи вторгся хорошо вооруженный отряд из 250 солдат-португальцев и "30 тысяч вассальных кафиров". "Две огромные армии Мономотапы были разбиты" в 1628 и 1629 годах, "и на второй день большая часть империи погибла". Новый император принял христианство; он был избран на место еще сопротивлявшегося, но уже побежденного монарха, и с этого времени Мономотапа сохраняет христианское название и все в большей степени становится игрушкой в руках завоевателей.
Ее печальная история продолжалась. К 1667 году, когда Мануэль Баррету оставил нам бесценный отчет о положении в этих "реках золота" Юго-Восточной Африки, португальцы уже твердо контролировали внутренние районы Африки вплоть до Тете и окружающей его территории.
Огнестрельное оружие было надежной гарантией успеха, и португальцы делали здесь все, что хотели. Некоторые из них, например капитаны Софалы и Мозамбика, конечно, продолжали обогащаться благодаря торговле, напоминавшей скорее грабеж. "Португальцы и даже mocoques из Камберари и других районов Мокаранга" - так называлась господствующая держава,- иными словами вожди и "знать", которые поддерживали их против законных правителей, "держат в своих руках обширные земельные владения или провинции, которые они купили и продолжают ежедневно покупать" у Мономотапы. В настоящее время, добавляет Баррету, они более могущественны, чем сам король. "Когда я был там,- пишет он,- они объявили ему войну и убили его. Это несправедливое восстание возглавлял Антониу Руиз, и во время войны произошло много беспорядков".
Разрушив государства, которые они встретили на своем пути, португальцы больше всего пострадали сами. Между строчками осторожных и негодующих фраз Баррету можно прочитать многое. Объясняя причины неудач в поставках золота, он пишет: "Кафиры не ищут золота, поскольку они испытывают страх перед португальцами, Их encozes (вожди) не желают, чтобы золото добывалось на их территории, ибо, как только сведения о наличии золота доходят до португальцев, последние обычно скупают землю у короля, "своей марионетки", и таким образом эти большие господам.. лишаются своих земель и превращаются в бедных capreros, то есть пролетариев".
Баррету указывает на три причины недостатка золота. Все они ясно показывают, почему долго осуществляемая глупая затея португальцев потерпела крах. Первая из них - "отвращение encozes, которые не позволяют добывать золото в своих землях, дабы португальцы не домогались их". Вторая - "недостаток в людях". "Но основная причина недостатка в людях - плохое поведение португальцев, от насилия которых кафиры спасаются, переходя из одной страны в другую". В Анголе и Мозамбике, где португальцы хозяйничают до сих пор, местные жители спасаются от преследований колониальных властей точно таким же способом.
"Последнее обстоятельство служит третьей причиной, недостатка золота, ибо в Морандо, стоит кафирам положительно ответить на наши требования, немедленно появляется какой-нибудь могущественный человек, а в случае его отсутствия - какой-нибудь mocoque со своими приближенными и рабами и совершает такие насилия над несчастными золотоискателями, что, по их мнению, лучше спрятать золото, чем добывать его, давая нам повод проявить жадность и продемонстрировать им все несчастья их положения".
Таким образом, португальцы, встретившие в Юго-Восточной Африке великие и процветающие народы, постепенно низвели их до положения рабов. К 1719 году португальский король уже вынужден был написать своему наместнику в Индии, что его "обширная империя" в Центральной Африке "пребывает сейчас в состоянии такого упадка, что в ней нет единого властителя, ибо каждый здесь сам себе владыка. И хотя в этой империи есть монарх-правитель, потомок древнего рода Мономотапа, его права и превосходство почти ничего не значат, ибо Чангамир и бесчисленное множество других мелких правителей почти всегда умерщвляют этих королей, как только те берут в руки скипетр".
Иными словами, из-за вторжения португальцев "бароны" вышли победителями в этой "войне Роз" и ни одному централизованному правительству не удалось устоять перед их опустошительными набегами. Порядок и законность были поколеблены и в конце концов рухнули. Прибрежные города заросли кустарником. Сами португальцы, жившие здесь небольшими группами в унылых крепостях, погрузились в спячку и погибали либо их брали в плен более сильные европейские соперники.
Через 60 лет после того, как да Гама обогнул мыс Доброй Надежды, завоевательный пыл португальцев почти иссяк и все, что осталось у них в результате отважных военных предприятий и неиссякаемых усилий отдельных авантюристов,- это несколько маленьких колоний, которые хирели с годами, и воспоминания о былом величии и славе. Вряд ли нужно говорить здесь, что 'причина этого упадка не в каких-то особых порочных свойствах португальцев; Другие европейцы преследовали в Африке те же самые цели и добивались их такими же средствами. Можно даже сказать, что жадность и стремление к наживе проявлялись у португальцев не в такой отвратительной форме, как у других завоевателей. В португальских архивах мы находим документы, авторы которых высказывают здравые суждения и честно негодуют по поводу пороков колониальной политики.
Поражение португальцев объяснялось существованием у них в стране устаревшей феодальной системы. В Португалии сильный купеческий класс отсутствовал, и жители ее не понимали, как можно добиться цели иными средствами, кроме завоеваний и грабежа; их строго автократические методы правления и торговли оказались губительными как для них самих, так и для тех стран, которые они завоевали. У них были мужественные и находчивые люди, но все их труды пропали даром из-за бездарности государственной системы. В результате одна неудача следовала за другой.
Захватив морские порты Индии и Африки, португальцы разрушили их, выполнив королевские приказы и дав волю своим аристократическим пиратам. Тем самым они грубо разорвали те тонкие нити, которые с такими трудностями веками протягивали купцы, связывая оба конца Индийского океана. Из писем португальцев можно почерпнуть немало фактов, свидетельствующих о том, что им так и не удалось наладить эту торговлю. Немногое, что осталось от нее, функционировало вопреки португальской торговой политике, Разрушив эту великую систему международного обмена и не сумев восстановить ее, португальцы самозабвенно. занялись войсками золота; потерпев неудачу, стали искать серебро, а не найдя серебра, стали хватать все, что попадалось под руку, и в конце концов у них осталась только работорговля.
Лишь Бразилия обеспечила португальцам длительную связь с Юго-Восточной Африкой. И это было особенно печально, потому что Бразилия нуждалась в единственном товаре - рабах. В конце XVII века работорговля стала играть главную роль в африканской политике Португалии. Вывоз рабов, войны, непрекращающиеся восстания, крушение централизованных держав, утра- та всех человеческих ценностей - вот что вызвало в Африке переход от домашнего рабства к оптовой торговле людьми на экспорт.
.К XIX веку у португальцев остались только небольшие поселения во внутренних районах Мозамбика. За исключением одного или двух, все поселения были сметены с лица земли и полностью уничтожены теми самыми завоевателями нгуни, которые подчинили себе каменные цитадели Ками и Дхло-Дхло и построенные на вершине холмов крепости Иньянги и Пеналонги. Эти завоеватели уничтожили древние рудники и убили рудокопов, выразив тем самым свою ненависть к европейским захватчикам. Так, уже в 60-х годах прошлого века вождь-завоеватель из племени зулу, по имени Мзила, с целью "помешать тому, чтобы золото рудников Маника (племя нксаба, пройдя здесь до него, уже уничтожило португальцев) оставалось приманкой для белых авантюристов, истребил всех потенциальных местных рабочих этого района и превратил eгo в пустыню", - писал Брайянт.
В эту пустыню и проложили путь европейцы в конце Х1Х века, вообразив, что такое положение создалось не в результате вчерашних событий, а существует здесь с незапамятных времен.

 

Вернуться на главную